История этой статьи немного детективная: примерно месяц назад мне позвонили из Санкт-Петербурга и спросили, не знаю ли я, кто из исландцев недавно мог посетить там музей Зощенко. Я призадумалась и обратилась к друзьям, которые могли бы прояснить ситуацию…
Дело в том, что один из посетителей, который добросовестно отслушал экскурсию, в конце сказал, что он тоже переводил Зощенко, и он — из Исландии. Экскурсовод не сразу поделился этим разговором с коллегами, а они решили найти этого исландца и заполучить перевод … Было рассмотрено несколько версий, но чтобы переводчиком оказался Чрезвычайный и Полномочный Посол Исландии в Российской Федерации господин
А́рни Тор Си́гурдссон (по правилам фонетической транскрипции
Аудни Тоур Сигюрдссон, исл.
Árni Þór Sigurðsson; род. 30 июля 1960, Рейкьявик) — это стало открытием для многих… Арни любезно предоставил для печати на нашем сайте свой перевод
«Святочной истории» Михаила Зощенко и чуть позже прислал и другую свою работу – перевод рассказа Антона Чехова «Смерть чиновника». Короткие версии переводов были опубликованы в исландских газетах в 1985 и 1989 годах соответственно.
Откуда у Арни Тора такой интерес к русскому языку и литературе , мы узнали ранее из
интервью, данного Арни Ирине Чепайкиной:«Все началось в исландской средней школе, где можно было познакомиться с основами русского языка в рамках элективного курса. Позднее, изучая экономику в Осло, я выбрал русский язык как дополнительный предмет для университетского диплома. В Москве я впервые побывал в 1984 году на летних языковых курсах, а в начале 1988 года получил стипендию от советского правительства как студент кафедры славянских языков и литературы Стокгольмского университета. В Московском государственном университете я учился год, и этот опыт был по- своему необычен, поскольку западные и советские студенты вообще не пересекались в общежитии. В то же время, мне посчастливилось найти других замечательных собеседников: старинные рукописи из собрания Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина. Мне так хотелось разобраться в исторических связях между нашими народами, в том числе варягами и викингами, что я часами изучал документы XI- XII веков. А еще было очень интересно наблюдать за советской жизнью времен «перестройки», «гласности» и Горбачева, который встретился с президентом США Рональдом Рейганом в 1986 году на саммите в Рейкьявике. Конечно, с точки зрения экономики страна тогда переживала не лучшие времена, но такой проблемы, как пробки, у москвичей точно не было. Что касается самой столицы, то она, без сомнения, изменилась: достаточно вспомнить международный деловой центр «Москва-Сити», новые районы, линии метро и современные здания. И все- таки город сохранил свою индивидуальность, неповторимо прекрасное «лицо». Тридцать лет спустя мы можем прогуляться по той же Красной Площади, полюбоваться витринами ГУМа или побывать на балете в Большом театре. Тот год был настоящим подарком судьбы и дал мне ценный опыт, которым я пользуюсь до сих пор».
Как же приятно поделиться «Святочной историей » Михаила Зощенко на исландском языке накануне исландского Рождества, Йоля. И рассказ называется по-исландски «ЙОЛАСАГА» Zosjenko, Mikhail. Jólasaga [Svyatochnaya istorija]. Transl.: Árni Þór Sigurðsson. Þjóðviljinn, Jólablað II, 20.12.1985.
Нынче святочных рассказов никто не пишет. Главная причина — ничего такого святочного в жизни не осталось. Всякая рождественская чертовщина, покойники и чудеса отошли, как говорится, в область предания.
Покойники, впрочем, остались. Про одного покойника могу вам, граждане, рассказать.
Эта истинная быль случилась перед Рождеством. В сентябре месяце. Поведал мне об этой истории один врач по внутренним и детским болезням. Был этот врач довольно старенький и весь седой. Через этот факт он поседел или вообще поседел — неизвестно. Только действительно был он седой, и голос у него был сиплый и надломленный. То же и насчет голоса. Неизвестно, на чем голос он пропил. На факте или вообще. Но дело не в этом.
А сидит раз этот врач в своем кабинете и думает:
«Пациент-то, думает, нынче нестоящий пошел. То есть каждый норовит по страхкарточке лечиться. И нет того, чтобы к частному врачу зайти. Прямо хоть закрывай лавочку».
И вдруг звонок. Входит гражданин средних лет и жалуется врачу на недомогание. И сердце, дескать, у него все время останавливается, и вообще чувствует он, что помрет вскоре после этого визита. Осмотрел врач больного — ничего такого. Совершенно как бык здоровый, розовый, и усы кверху закрючены. И все на месте. Прописал врач больному нашатырно-анисовых капель, принял за визит семь гривен, покачал головой. На том они и расстались.
На другой день в это же время приходит к врачу старушонка в черном платке. Поминутно сморкается и плачет. Говорит:
— Давеча, говорит, приходил к вам мой любимый племянник Василий Леденцов. Так он, видите ли, в ночь на сегодня скончался. Нельзя ли ему после этого выдать свидетельство о смерти.
Врач говорит:
— Очень, говорит, — удивительно, что он скончался. От анисовых капель редко кончаются. Тем не менее, говорит, свидетельство о смерти выдать не могу — надо мне увидеть покойника.
Старушонка говорит:
— Очень великолепно, идемте тогда за мной. Тут недалече.
Взял врач с собой инструмент, надел, заметьте, галоши и вышел со старушкой.
И вот поднимаются они в пятый этаж. Входят в квартиру. Действительно, ладаном попахивает. Покойник на столе расположен. Свечки горят вокруг. И старушка где-то жалобно хрюкает.
И так врачу стало на душе скучно и противно.
«Экий я, — думает, — старый хрен, каково смертельно ошибся в пациенте. Какая канитель за семь гривен».
Присаживается он к столу и быстро пишет удостоверение. Написал, подал старушке и, не попрощавшись, поскорее вышел.
Вышел. Дошел до ворот. И вдруг вспомнил — мать честная, галоши позабыл.
«Экая, — думает, — неперка за семь гривен. Придется опять наверх ползти».
Поднимается он вновь по лестнице. Входит в квартиру. Дверь, конечно, открыта. И вдруг видит: сидит покойник Василий Леденцов на столе и сапог зашнуровывает. Зашнуровывает он сапог и со старушкой о чем-то препирается. А старушка ходит вокруг стола и пальцем свечки гасит. Послюнит палец и гасит.
Очень удивился этому врач, хотел с испугу вскрикнуть, однако сдержался, и как был без галош — кинулся прочь.
Прибежал домой, упал на кушетку и со страху зубами лязгает. После выпил нашатырно-анисовых капель, успокоился и позвонил в милицию. А на другой день милиция выяснила всю эту историю.
Оказалось: агент по сбору объявлений, Василий Митрофанович Леденцов, присвоил три тысячи казенных денег. С этими деньгами он хотел начисто смыться и начать новую великолепную жизнь. Одначе не пришлось.
Галоши врачу вернули к Рождеству, в самый сочельник.
А вот другая история, не рождественская, но поучительная, по-чеховски изящная и думаю, мастерски переведённая Арни Тор Сигурдссоном. Tsékhov, Anton. Dauði embættismanns [Smért tsjinovnika]. Transl.: Árni Þór Sigurðsson. Lesbók Morgunblaðsins, 32. tbl., 16.09.1989.
А.П.Чехов.СМЕРТЬ ЧИНОВНИКА (публикуется из интернет-источников)
«В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола». Он глядел и чувствовал себя на верху блаженства. Но вдруг… В рассказах часто встречается это «но вдруг». Авторы правы: жизнь так полна внезапностей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось… он отвел от глаз бинокль, нагнулся и…. апчхи!!! Чихнул, как видите. Чихать никому и нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.
«Я его обрызгал! — подумал Червяков. — Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо».
Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо:
— Извините, ваше —ство, я вас обрызгал… я нечаянно…
— Ничего, ничего…
— Ради бога, извините. Я ведь… я не желал!
— Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!
Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал:
— Я вас обрызгал, ваше —ство… Простите… Я ведь… не то чтобы…
— Ах, полноте… Я уж забыл, а вы всё о том же! — сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой.
«Забыл, а у самого ехидство в глазах, — подумал Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. — И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал… что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..»
Придя домой, Червяков рассказал жене о своем невежестве. Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов «чужой», успокоилась.
— А все-таки ты сходи, извинись, — сказала она. — Подумает, что ты себя в публике держать не умеешь!
— То-то вот и есть! Я извинялся, да он как-то странно… Ни одного слова путного не сказал. Да и некогда было разговаривать.
На другой день Червяков надел новый вицмундир, подстригся и пошел к Бризжалову объяснить… Войдя в приемную генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей, генерал поднял глаза и на Червякова.
— Вчера в «Аркадии», ежели припомните, ваше —ство, — начал докладывать экзекутор, — я чихнул-с и… нечаянно обрызгал… Изв…
— Какие пустяки… Бог знает что! Вам что угодно? — обратился генерал к следующему просителю.
«Говорить не хочет! — подумал Червяков, бледнея. — Сердится, значит… Нет, этого нельзя так оставить… Я ему объясню…»
Когда генерал кончил беседу с последним просителем и направился во внутренние апартаменты, Червяков шагнул за ним и забормотал:
— Ваше —ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше —ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с!
Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой.
— Да вы просто смеетесь, милостисдарь! — сказал он, скрываясь за дверью.
«Какие же тут насмешки? — подумал Червяков. — Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять! Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном! Чёрт с ним! Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не стану!»
Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думал, и никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять.
— Я вчера приходил беспокоить ваше —ство, — забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, — не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнул-с…, а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам… не будет…
— Пошел вон!! — гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал.
— Что-с? — спросил шёпотом Червяков, млея от ужаса.
— Пошел вон!! — повторил генерал, затопав ногами.
В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся… Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и… помер.»
Доброго всем нам здоровья, с наступающим исландским Рождеством и да здравствует русская классика! 
х
